Белла Ахмадулина
Сентябрь
I


Что за погода нынче на дворе?
А впрочем, нет мне до погоды дела -
и в январе живу, как в сентябре,
настойчиво и оголтело.
Сентябрь, не отводи твое крыло,
твое крыло оранжевого цвета.
Отсрочь твое последнее число
и подари мне промедленье это.

Повремени и не клонись ко сну.
Охваченный желанием даренья,
как и тогда, транжирь свою казну,
побалуй все растущие деревья.

Что делалось! Как напряглась трава,
чтоб зеленеть с такою полнотою,
и дерево, как медная труба,
сияло и играло над землею.

На палисадники, набитые битком,
все тратилась и тратилась природа,
и георгин показывал бутон,
и замирал, и ожидал прироста.

Испуганных художников толпа
на цвет земли смотрела воровато,
толпилась, вытирала пот со лба,
кричала, что она не виновата:

она не затевала кутерьму,
и эти краски красные пролиты
не ей - и в доказательство тому
казала свои бедные палитры.

Нет, вы не виноваты. Все равно
обречены менять окраску ветви.
Но все это, что желто и красно,
что зелено, - пусть здравствует вовеки.

Как пачкались, как били по глазам,
как нарушались прежние расцветки.
И в этом упоении базар
все понижал на яблоки расценки.

II


И мы увиделись. Ты вышел из дверей.
Все кончилось. Все начиналось снова.
До этого не начислялось дней,
как накануне рождества Христова.

И мы увиделись. И в двери мы вошли.
И дома не было за этими дверями.
Мы встретились, как старые вожди,
с закинутыми головами -

от гордости, от знанья, что к чему,
от недоверия и напряженья.
По твоему челу, по моему челу
мелькнуло это темное движенье.


Мы встретились, как дети поутру,
с закинутыми головами -
от нежности, готовности к добру
и робости перед словами.

Сентябрь, сентябрь, во всем твоя вина,
ты действовал так слепо и неверно.
Свобода равнодушья, ты одна
будь проклята и будь благословенна.

Счастливы подзащитные твои -
в пределах крепости, поставленной тобою,
неуязвимые для боли и любви,
как мстительно они следят за мною.

И мы увиделись. Справлял свои пиры
сентябрь, не проявляя недоверья.
Но, оценив значительность игры,
отпрянули все люди и деревья.

III


Прозрели мои руки. А глаза -
как руки, стали действенны и жадны.
Обильные возникли голоса
в моей гортани, высохшей от жажды

по новым звукам. Эту суть свою
впервые я осознаю на воле.
Вот так стоишь ты. Так и я стою -
звучащая, открытая для боли.

Сентябрь добавил нашим волосам
оранжевый оттенок увяданья.
Он жить учил нас, как живет он сам, -
напрягшись для последнего свиданья...

IV


Темнеет наше отдаленье,
нарушенное, позади.
Как щедро это одаренье
меня тобой! Но погоди -

любимых так не привечают.
О нежности перерасход!
Он все пределы превышает.
К чему он дальше приведет?

Так жемчугами осыпают,
и не спасает нас навес,
так - музыкою осеняют,
так - дождик падает с небес.

Так ты протягиваешь руки
навстречу моему лицу,
и в этом - запахи и звуки,
как будто вечером в лесу.

Так - головой в траву ложатся,
так - держат руки на груди
и в небо смотрят. Так - лишаются
любимого. Но погоди -


сентябрь ответит за растрату
и волею календаря
еще изведает расплату
за то, что крал у октября.

И мы причастны к этой краже.
Сентябрь, все кончено? Листы
уж падают? Но мы-то - краше,
но мы надежнее, чем ты.

Да, мы немалый шанс имеем
не проиграть. И говорю:
- Любимый, будь высокомерен
и холоден к календарю.

Наш праздник им не обозначен.
Вне расписания его
мы вместе празднуем и плачем
на гребне пира своего.

Все им предписанные будни
как воскресения летят,
и музыка играет в бубны,
и карты бубнами лежат.

Зато как Новый год был жалок.
Разлука, будни и беда
плясали там. Был воздух жарок,
а лед был груб. Но и тогда

там елки не было. Там было
иное дерево. Оно -
сияло и звалось рябина,
как в сентябре и быть должно.

V


Сентябрь-чудак и выживать мастак.
Быть может, он не разминется с нами,
пока не будет так, не будет так,
что мы его покинем сами.

И станет он покинутый тобой,
и осень обнажит свои прорехи,
и мальчики и девочки гурьбой
появятся, чтоб собирать орехи.

Вот щелкают и потрошат кусты,
репейники приклеивают к платью
и говорят: - А что же плачешь ты? -
Что плачу я? Что плачу?


Наладится такая тишина,
как под водой, как под морской водою.
И надо жить. У жизни есть одна
привычка - жить, что б ни было с тобою.

Изображать счастливую чету,
и отдышаться в этой жизни мирной,
и преступить заветную черту -
блаженной тупости. Но ты, мой милый,

ты на себя не принимай труда
печалиться. Среди зимы и лета,
в другие месяцы - нам никогда
не испытать оранжевого цвета.
Отпразднуем последнюю беду.
Рябиновые доломаем ветки.
Клянусь тебе двенадцать раз в году:
я в сентябре. И буду там вовеки.

РОБЕРТ ФРОСТ

ОТКРОВЕНИЕ (Перевод Б. Хлебникова)


Мы любим скрытничать, хотя
Душе и боязно скрываться.
Так неотысканным дитя
Боится, спрятавшись, остаться.

Уж не от этого ль подчас
Почти что детского испуга
Неудержима тяга в нас
Секреты поверять друг другу?

И что-то грустное есть в том,
Что человек ли, бог ли, демон,
Укрывшись ото всех, потом
Сам и открыться должен - где он.

УИСТЕН ХЬЮ ОДЕН


(перевод И.Бродского)


* * *

Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.

Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Навертит в небесах “Он мертв” над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики – в перчатках черных пусть.

Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.

Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.

Бес и Ангел расправили крылья...
Тела в поцелуе слились...
Белые перья... подёрнулись пылью...
Чёрные... блеском зажглись!
Демон был Ласковым...нежным...послушным...
Ангел же - сильным и злым...
Каждый из них...обменял свою душу
На то, что владело другим...
Зло и добро в это время смешались...
Новую жизнь породив...
Чёрное с белым друг другу отдались...
Серому дверь отворив!
Бес и Ангел расправили крылья...
Души сливая на век...
И появился... мечту сделав былью...
Плод их любви... человек!

Что такое поэзия, оператор_ы ?
Русская поэзия, в частности?


Это проснуться ночью и записать строчку на клочке старой бумаги.
Бумага тоже бывает старой...
Она желтеет и ждет когда наступит ее черед.
Чтобы как капли с зеленых крыш по ней побежали строчки
В горло водосточной трубы и за воротник
прохожего...
Ой! Как холодно!
Вы вздрогнули? Это поэзия.
Поэзия струйкой,
за воротник
она останется там, пока
не высохнут слезы.
Тело - тоже бумага.
свернись в комочек, чтобы запомнить
как можно больше строчек!
Поэзия - старость,
приходит так рано.
В пять утра как дворник в соседний двор подметать сор,
рукописи не горят, их выметают как листья.
Собрали в кучу, благородная гниль - быль или то, чего даже не было?
Как хорошо, когда раньше скрипели пером по бумаге -
у поэзии был свой звук?
А теперь что же?
Теперь она молчалива...


Felicita

Бред сочиняя,
Других ругая,
Пытается выпячить грудь.

Страшно ему,
Ведь никто не заметит,
Не скажет "его не забудь"

Пэтя, Вы недостаточно нахвОтали?
Вам хочется еще?

..Последняя заметка.
Троллизм не является одним из методов завоевания популярности..

The piano has been drinking, my necktie is asleep
And the combo went back to New York, the jukebox has to take a leak
And the carpet needs a haircut, and the spotlight looks like a prison break
And the telephone's out of cigarettes, and the balcony is on the make
And the piano has been drinking, the piano has been drinking...
And the menus are all freezing, and the light man's blind in one eye
And he can't see out of the other
And the piano-tuner's got a hearing aid, and he showed up with his mother
And the piano has been drinking, the piano has been drinking
As the bouncer is a Sumo wrestler cream-puff casper milktoast
And the owner is a mental midget with the I.Q. of a fence post
'Cause the piano has been drinking, the piano has been drinking...
And you can't find your waitress with a Geiger counter
And she hates you and your friends and you just can't get served without her
And the box-office is drooling, and the bar stools are on fire
And the newspapers were fooling, and the ash-trays have retired
'Cause the piano has been drinking, the piano has been drinking
The piano has been drinking, not me, not me, not me, not me, not me

I will not be drinking.
I'm only simple man.
I'm not a luser
I'm not a kat.

I cann't play piano.
I cann't play sakso.
I will be a man.
This is my credo also.